Дерзкий побег из Кандагара

Окончание. Начало в мартовском
и июньском номерах 2021 г.

Зенитка уже не опасна
— Получив от Мунира Файзулина информацию о слегка запоздавшем разрешении на вылет из Кандагара, радист Вшивцев попросил его привезти нам в следующий раз пароли для самолётов Бута, летающих в Джелалабад. И в начале августа он их привёз. Паролями мы запаслись на перспективу (на всякий случай): если нас вдруг снова договорятся отпустить, у нас будет возможность улететь из Кандагара, не дожидаясь на то разрешения.
И вот вдруг утром 16 августа нас будят, поят чаем и везут на аэродром. А мы уже разные варианты побега продумали. Вплоть до того, что, если охраны будет много, взлетаем, набираем большую высоту, надеваем кислородные маски и я разгерметизирую самолёт. Сорок секунд и все готовы — выбрасываем трупы в Персидский залив.
Приехали на аэродром. Я распределил между экипажем, кто за чем наблюдает: кто за одной зениткой, кто — за другой, кто — за стоянкой истребителей, кто — за перроном. Стали менять колесо. В отличие от 10 июля, когда мы тянули до вечера (локаторы у них не известно, как работают), мы на сей раз решили закончить работу к обеду. В обед талибам надо отправляться на молитву. А у нас со сменой колеса возникла проблема, аккумуляторы были посажены, что огорчало. Но время работало на нас. Дело шло к обеду и последующей молитве, когда второй пилот мне докладывает: за зениткой, что в конце перрона, сидит зенитчик, он, мол, нас в упор расстреляет. И тут на наше счастье приезжает талиб на велосипеде. Второй пилот (а не радист, как в кино) попросил покататься. Он по перрону кружил, кружил… Приезжает, говорит — «всё ещё там сидит». Теперь уже я попросил покататься. Покружив по его маршруту, набрался наглости, подъехал ближе к зенитке и вижу: на сиденье зенитчика брошен брезентовый чехол — издалека он напоминает силуэт человека. Всё, думаю, зенитка уже не опасна.
Взлетать, несмотря ни на что
После того, как мы сумели сменить колесо, нас собрались возвращать в тюрьму. Моя отговорка, что нам ещё надо опробовать двигатели, сработала — у них не было особой радости лишний раз нас сюда возить. Поскольку нас с первого дня пленения обещали судить судом шариата, а последнее время говорили, что случится это сразу же после взятия Кабула, мы твёрдо решили: взлетать будем в любом случае, разобьёмся так разобьёмся, собьют так собьют. А штурман тему развил: я, мол, знаю, где у них самый главный находится (нас же через город возили), если нас подобьют, врежемся без промаха, как Гастелло. В общем, настрой был решительный, ведь второго такого случая может не представиться.
Сильно мешало то, что за нами постоянно наблюдал их лётчик. Он мог по нашим действиям и командам догадаться, что мы замышляем, мог вмешаться в управление, мог дать команду на открытие огня. Избавиться от его присмотра никак не удавалось — с места не отходил ни на шаг. Нашу просьбу принести масло ли, гайку ли, воды, он переадресовывал талибам. Свозили нас на обед — покормили рисовой кашей, попоили чаем. Вернулись к самолёту — охраны, кажется, ещё больше стало. Расселись по местам, запустили ВСУ (пускач), включили приборы, начали запускать основной двигатель. Не успел он выйти на рабочие обороты, как ВСУ вырубился. Оказалось, от перегрева. Надо подождать часок — он остынет. На грунтовке, по которой задумал проскочить на взлётную полосу, увидел ржавое ведро — можно проколоть колесо. Вышел из кабины, отбросил это ведро. Минут сорок простоял. Подбегает Бутузов: «Командир, все ушли — наверное, молиться!». Выхожу из‑под крыла, смотрю, наш бдительный лётчик, начальник караула, начальник тюрьмы — все гуськом пошли в сторону вышки. В кабине остались три автоматчика. Выбегает бортинженер — «давай запускать будем». Я ему — «подожди, пусть подальше отойдут», а сам вокруг самолёта круги наворачиваю, чтобы видели, что командир делом озабочен… Уже убраны колодки, сняты заглушки. Обстановка более-менее спокойная.
Тюменский опыт пригодился
Дал команду водителю АПА (генератор на базе нашего «УРАЛА») — «подъезжай». Послушался. Абязов начал раскручивать ВСУ, и не без проблем успел один основной двигатель запустить. Но ВСУ опять вырубился. От первого двигателя запускаем следующий. Я прохожу на своё место в кабину. Два инженера спинами закрывают проход на втором этаже, где расположились эти трое автоматчиков (парни из аулов). Радист, чтобы усыпить их бдительность, связывается с вышкой — «разрешите порулить, как в прошлый раз». Вышка молчит. Ладно, думаю, вы молитесь, мы поехали. На двух двигателях начинаю выруливать, по ходу запускаем третий, четвёртый, закрылки, подкрылки выпускаем во взлётное положение, включаем оборудование. По центральной рулёжке выруливать не стал — с неё не взлететь, потому что не хватило бы разбега, на конечную тоже не рискнул — взлётку перекроют.
Вспомнил про скоростную рулёжку. Только на неё разворачиваюсь, мне докладывают: АПА и автобус несутся к центральной рулёжке, чтобы перекрыть мне полосу. Тут делать нечего — начинаю взлетать с этой рулёжки. Выскакиваю на полосу, а скорость уже где‑то километров 120 была. Колёса у нас были полуспущенные, никто их не подкачивал. Взлётный вес 121 тонна. Такая махина на такой скорости разворачивается под 30 градусов! Нагрузка боковая запредельная — колёса могли смяться, шасси сломаться. Всегда добрым словом вспоминаю наших авиаконструкторов, сотворивших такой надёжный самолёт. Продолжаю разбег. Слева от меня (а не сзади, как в кино) к центральной рулёжке несутся эти две машины. В момент, когда пересекал её траверс, они у меня уже под крылом были — всего на секунду может я их опередил.
Из-за того, что жара под 50 градусов, воздух разряжённый, ведь аэродром на высоте 1200 метров над уровнем моря находится, двигатели полную тягу не выдают. Скорость растёт медленно. Впереди колючая проволока, разбитые самолёты, канава, окопы какие‑то. Для отрыва нужна скорость 280 км в час, а у меня только 220. Вспомнив опыт работы в Тюмени (мы же первыми в СССР эти самолёты осваивали), решил взлетать по методу взлёта с грунтовых ВПП (взлётно-посадочная полоса). Для этого механизация (закрылки и предкрылки) выпускается полностью, и тогда оторвать самолёт от земли можно на скорости 230 км. Даю Абязову команду — выпустить механизацию полностью, и на этой скорости с последней плиты подрываю самолёт. Взлетел. С набором скорости убираю шасси. Охранники, как только стук услышали, всполошились. Один вскочил, инженеров отодвинул — типа: летим? Абязов показывает рукой: мол, круг сделаем — сядем. Второй выскакивает — ему то же самое. Мне докладывают: этот второй передёрнул затвор, собирается стрелять. Что ж, пора действовать!
Абязов уходит к талибам, я посылаю второго пилота и радиста на помощь. К ним присоединяются Бутузов и Рязанов. И тут ко мне полетел рожок от автомата, следом — сам автомат. Следующий автомат летит вниз. Я иду с набором высоты и скорости. Резко штурвал от себя (создал невесомость) — охранники всплыли, потом — на себя, они брякнулись! Быстро связали бедолаг загодя приготовленными верёвками. Минут 30‑40 пилотировал над пустыней на высоте 50‑70 метров с максимальной скоростью — взлётный режим не убирал. Все расселись по местам. Двоих охранников пристегнули к сиденьям, одного спустили в грузовую кабину, где его караулил Рязанов. Тот, который собирался стрелять, стал пытаться развязывать верёвки. Бутузов его автоматом огрел, а когда он, очухавшись, взялся вены себе грызть — автомат на него наставил, имитируя готовность стрелять. Бунтарь мигом успокоился.
Собкор первого канала по Татарстану сработал оперативно
…Я не сказал главного. Утром, когда мы пришли на аэродром, радист связался с нашей фирмой — как, мол, насчёт пароля для пересечения границ? Говорят — до конца августа пароль действителен. Так мы себе безопасный коридор и забрали. Куда лететь? В сторону Пакистана, который создал этих талибов — у них там за незаконное пересечение границы смертная казнь предусмотрена. На север, в сторону России? Расстояние большое, горы, низом не пройдёшь — локаторы стоят (к тому времени города Шиндант, Герат и находившиеся там истребители оказались в руках талибов). Решил лететь по трассе в Эмираты — в сторону, где граница Ирана вклинивается в территорию Афганистана. Это на 100 км короче, и внизу пустыня — можно на малой высоте уйти. И вот дошли до этого «выступа». Вдоль границы выхожу на трассу, это уже в 50 км от иранского города Захедан.
Радист связывается с Тегераном, называет пароль. Они думали, что АН-12 летит, дали разрешение на пролёт — 320‑й эшелон. Афёра удалась! Слава богу, диспетчер оказался не шибко бдительным. Здесь какая опасность была… Он же по локатору видит, что я иду не по трассе, а откуда‑то сбоку. Его не заинтересовало, что это за внетрассовый полёт? Во-вторых, скорость у меня больше, чем у АН-12, к тому же, на таких высотах он не летает. Это его тоже не насторожило. Летим над Ираном, связываемся с Шарджей: даём расчётное время прилёта, и просим, чтобы полиция встречала (на борту связанные охранники-талибы с их автоматами) и наше посольство.
Прилетели. Заруливаю на стоянку. Полиция уже нас ждёт. Приехали представители фирмы. Я форточку открываю (у меня борода длиннющая была) — полицейские кричат: талиб, талиб! Нет, одёргивают их, это командир — не стреляйте. Поднявшимся на борт полицейским передали оружие, и те начали бить охранников. Мы их взялись защищать. Потом был небольшой допрос, после чего нас, оборванцев, переодели в форму (брюки, белая рубашка, погоны), привезли под усиленной охраной в отель и разместили по отдельным номерам. У каждой двери полицейский — нам выйти не дают и к нам никого не пускают. Телефоны отключили.
Подъехавшего вскоре Файзулина, раз он официально являлся членом экипажа, ко мне пустили. Муниру удалось договориться с охранником, и мне разрешили позвонить домой, но при условии, что я не стану сообщать в какой стране и в каком городе нахожусь. Подключили телефон. Звоню в Тюмень, говорю: сообщите, мол, в Казань (весь мой экипаж оттуда), что мы на свободе, все живы-здоровы, ждите информацию. На следующий день нас повезли на допрос. А я наглости набрался (мне телефон забыли отключить) и снова жене звоню. Она говорит: только что по первому каналу передали (дословно): «экипаж совершил дерзкий побег при невыясненных обстоятельствах. А подготовил и выполнил побег бывший военный лётчик, второй пилот майор Хайрулин, информацию дал собственный корреспондент первого канала по Татарстану Эдуард Хайрулин». Всё стало предельно ясно.
Два мешка долларов сэкономленных для страны
Через два дня нас привезли в Абу-Даби (столица Арабских Эмиратов). Самолёт остался в Шардже. Сергей Кужугетович Шойгу пригнал свой ИЛ-62 — там журналисты, делегация… В полёте говорят: хотите посмотреть деньги, приготовленные для вашего выкупа? Я — «хочу». Идём в хвостовой отсек самолёта. Там за перегородкой справа по борту сидит мужичок, а возле него два опломбированных инкассаторских мешка стоят — «здесь два миллиона долларов, которые вы сэкономили для страны». В полёте мне говорят: «Завтра у вас будет встреча с Ельциным». Подхожу к председателю комиссии В. Н. Игнатенко, гендиректору ИТАР-ТАСС, зам. Черномырдина — «Виталий Никитич, можно нам сперва домой, все соскучились по своим семьям, а потом уже к президенту?». Не знаю, что там было, но встречи с Ельциным не случилось. В Домодедово появляются таможенники — «где доллары?». «Успеете свои доллары забрать, выпустите экипаж, командир — вперёд!». Я выхожу на трап, руки поднял в приветствии, а у самого комок к горлу подступает. Толпа журналистов. Затем пресс-конференция, банкет. Потом президент Татарстана Шаймиев прислал за нами самолёт — салон весь в цветах. Прилетаем ночью в Казань. Опять пресс-конференция, банкет.
В Тюмень попал только в начале сентября. Встречали родные и друзья. А через несколько дней был официальный торжественный приём, устроенный в Доме правительства губернатором области Леонидом Юлиановичем Рокецким. Играл военный оркестр. Ковровая дорожка на улице. Почётный караул из курсантов десантного факультета ТВВИКУ. В зале приёмов губернатор, руководители предприятий и общественных организаций. Затем банкет на Лебяжьем, который завершился под утро дома.