Автор: pobedaadmin

Ирина С., г. Ишим

«Мой сын, выступая на ринге, неожиданно заплакал. Однако боксировать не перестал. Судья, увидев слёзы у девятилетнего мальчика, сразу остановил бой. Соревнования эти были не бог весть какого уровня, и сын упорно настаивал на продолжении поединка, однако рефери без объяснения причин отдал победу сопернику, хотя явного преимущества ни у кого не наблюдалось, и до финального гонга оставалось ещё много времени. Для меня столь странное решение до сих пор остаётся загадкой…».

Письмо комментирует Мастер спорта СССР, тренер по боксу Тюменского индустриального университета Сергей Есиков
Подготовил: Алексей Золотоглавый
Рисунок: Евгений Кран

— В правилах бокса про плач ничего не сказано, однако я считаю, что судья поступил абсолютно верно. Очевидно, что Ваш сын, Ирина, находился на грани нервного срыва. И как бы не было велико желание маленького бойца продолжать атаковать, он с большой долей вероятности мог получить психологическую травму. Кстати, и оппонент — тоже. Здесь выступившие слёзы можно расценить и как запрещённый приём.
Я думаю, все прекрасно понимают, что место на ринге только для настоящих мужчин. Ты можешь поплакать до боя и после (если приспичило), но никак не во время соревнований. После первого удара гонга обязан держать себя в руках. Таков дух любого единоборства.
Рефери, к тому же, поступил и как педагог. Перед очередным поединком мальчик непременно задумается: а тот ли вид спорта он выбрал.

Окончание. Начало в мартовском
и июньском номерах 2021 г.

Зенитка уже не опасна
— Получив от Мунира Файзулина информацию о слегка запоздавшем разрешении на вылет из Кандагара, радист Вшивцев попросил его привезти нам в следующий раз пароли для самолётов Бута, летающих в Джелалабад. И в начале августа он их привёз. Паролями мы запаслись на перспективу (на всякий случай): если нас вдруг снова договорятся отпустить, у нас будет возможность улететь из Кандагара, не дожидаясь на то разрешения.
И вот вдруг утром 16 августа нас будят, поят чаем и везут на аэродром. А мы уже разные варианты побега продумали. Вплоть до того, что, если охраны будет много, взлетаем, набираем большую высоту, надеваем кислородные маски и я разгерметизирую самолёт. Сорок секунд и все готовы — выбрасываем трупы в Персидский залив.
Приехали на аэродром. Я распределил между экипажем, кто за чем наблюдает: кто за одной зениткой, кто — за другой, кто — за стоянкой истребителей, кто — за перроном. Стали менять колесо. В отличие от 10 июля, когда мы тянули до вечера (локаторы у них не известно, как работают), мы на сей раз решили закончить работу к обеду. В обед талибам надо отправляться на молитву. А у нас со сменой колеса возникла проблема, аккумуляторы были посажены, что огорчало. Но время работало на нас. Дело шло к обеду и последующей молитве, когда второй пилот мне докладывает: за зениткой, что в конце перрона, сидит зенитчик, он, мол, нас в упор расстреляет. И тут на наше счастье приезжает талиб на велосипеде. Второй пилот (а не радист, как в кино) попросил покататься. Он по перрону кружил, кружил… Приезжает, говорит — «всё ещё там сидит». Теперь уже я попросил покататься. Покружив по его маршруту, набрался наглости, подъехал ближе к зенитке и вижу: на сиденье зенитчика брошен брезентовый чехол — издалека он напоминает силуэт человека. Всё, думаю, зенитка уже не опасна.
Взлетать, несмотря ни на что
После того, как мы сумели сменить колесо, нас собрались возвращать в тюрьму. Моя отговорка, что нам ещё надо опробовать двигатели, сработала — у них не было особой радости лишний раз нас сюда возить. Поскольку нас с первого дня пленения обещали судить судом шариата, а последнее время говорили, что случится это сразу же после взятия Кабула, мы твёрдо решили: взлетать будем в любом случае, разобьёмся так разобьёмся, собьют так собьют. А штурман тему развил: я, мол, знаю, где у них самый главный находится (нас же через город возили), если нас подобьют, врежемся без промаха, как Гастелло. В общем, настрой был решительный, ведь второго такого случая может не представиться.
Сильно мешало то, что за нами постоянно наблюдал их лётчик. Он мог по нашим действиям и командам догадаться, что мы замышляем, мог вмешаться в управление, мог дать команду на открытие огня. Избавиться от его присмотра никак не удавалось — с места не отходил ни на шаг. Нашу просьбу принести масло ли, гайку ли, воды, он переадресовывал талибам. Свозили нас на обед — покормили рисовой кашей, попоили чаем. Вернулись к самолёту — охраны, кажется, ещё больше стало. Расселись по местам, запустили ВСУ (пускач), включили приборы, начали запускать основной двигатель. Не успел он выйти на рабочие обороты, как ВСУ вырубился. Оказалось, от перегрева. Надо подождать часок — он остынет. На грунтовке, по которой задумал проскочить на взлётную полосу, увидел ржавое ведро — можно проколоть колесо. Вышел из кабины, отбросил это ведро. Минут сорок простоял. Подбегает Бутузов: «Командир, все ушли — наверное, молиться!». Выхожу из‑под крыла, смотрю, наш бдительный лётчик, начальник караула, начальник тюрьмы — все гуськом пошли в сторону вышки. В кабине остались три автоматчика. Выбегает бортинженер — «давай запускать будем». Я ему — «подожди, пусть подальше отойдут», а сам вокруг самолёта круги наворачиваю, чтобы видели, что командир делом озабочен… Уже убраны колодки, сняты заглушки. Обстановка более-менее спокойная.
Тюменский опыт пригодился
Дал команду водителю АПА (генератор на базе нашего «УРАЛА») — «подъезжай». Послушался. Абязов начал раскручивать ВСУ, и не без проблем успел один основной двигатель запустить. Но ВСУ опять вырубился. От первого двигателя запускаем следующий. Я прохожу на своё место в кабину. Два инженера спинами закрывают проход на втором этаже, где расположились эти трое автоматчиков (парни из аулов). Радист, чтобы усыпить их бдительность, связывается с вышкой — «разрешите порулить, как в прошлый раз». Вышка молчит. Ладно, думаю, вы молитесь, мы поехали. На двух двигателях начинаю выруливать, по ходу запускаем третий, четвёртый, закрылки, подкрылки выпускаем во взлётное положение, включаем оборудование. По центральной рулёжке выруливать не стал — с неё не взлететь, потому что не хватило бы разбега, на конечную тоже не рискнул — взлётку перекроют.
Вспомнил про скоростную рулёжку. Только на неё разворачиваюсь, мне докладывают: АПА и автобус несутся к центральной рулёжке, чтобы перекрыть мне полосу. Тут делать нечего — начинаю взлетать с этой рулёжки. Выскакиваю на полосу, а скорость уже где‑то километров 120 была. Колёса у нас были полуспущенные, никто их не подкачивал. Взлётный вес 121 тонна. Такая махина на такой скорости разворачивается под 30 градусов! Нагрузка боковая запредельная — колёса могли смяться, шасси сломаться. Всегда добрым словом вспоминаю наших авиаконструкторов, сотворивших такой надёжный самолёт. Продолжаю разбег. Слева от меня (а не сзади, как в кино) к центральной рулёжке несутся эти две машины. В момент, когда пересекал её траверс, они у меня уже под крылом были — всего на секунду может я их опередил.
Из-за того, что жара под 50 градусов, воздух разряжённый, ведь аэродром на высоте 1200 метров над уровнем моря находится, двигатели полную тягу не выдают. Скорость растёт медленно. Впереди колючая проволока, разбитые самолёты, канава, окопы какие‑то. Для отрыва нужна скорость 280 км в час, а у меня только 220. Вспомнив опыт работы в Тюмени (мы же первыми в СССР эти самолёты осваивали), решил взлетать по методу взлёта с грунтовых ВПП (взлётно-посадочная полоса). Для этого механизация (закрылки и предкрылки) выпускается полностью, и тогда оторвать самолёт от земли можно на скорости 230 км. Даю Абязову команду — выпустить механизацию полностью, и на этой скорости с последней плиты подрываю самолёт. Взлетел. С набором скорости убираю шасси. Охранники, как только стук услышали, всполошились. Один вскочил, инженеров отодвинул — типа: летим? Абязов показывает рукой: мол, круг сделаем — сядем. Второй выскакивает — ему то же самое. Мне докладывают: этот второй передёрнул затвор, собирается стрелять. Что ж, пора действовать!
Абязов уходит к талибам, я посылаю второго пилота и радиста на помощь. К ним присоединяются Бутузов и Рязанов. И тут ко мне полетел рожок от автомата, следом — сам автомат. Следующий автомат летит вниз. Я иду с набором высоты и скорости. Резко штурвал от себя (создал невесомость) — охранники всплыли, потом — на себя, они брякнулись! Быстро связали бедолаг загодя приготовленными верёвками. Минут 30‑40 пилотировал над пустыней на высоте 50‑70 метров с максимальной скоростью — взлётный режим не убирал. Все расселись по местам. Двоих охранников пристегнули к сиденьям, одного спустили в грузовую кабину, где его караулил Рязанов. Тот, который собирался стрелять, стал пытаться развязывать верёвки. Бутузов его автоматом огрел, а когда он, очухавшись, взялся вены себе грызть — автомат на него наставил, имитируя готовность стрелять. Бунтарь мигом успокоился.
Собкор первого канала по Татарстану сработал оперативно
…Я не сказал главного. Утром, когда мы пришли на аэродром, радист связался с нашей фирмой — как, мол, насчёт пароля для пересечения границ? Говорят — до конца августа пароль действителен. Так мы себе безопасный коридор и забрали. Куда лететь? В сторону Пакистана, который создал этих талибов — у них там за незаконное пересечение границы смертная казнь предусмотрена. На север, в сторону России? Расстояние большое, горы, низом не пройдёшь — локаторы стоят (к тому времени города Шиндант, Герат и находившиеся там истребители оказались в руках талибов). Решил лететь по трассе в Эмираты — в сторону, где граница Ирана вклинивается в территорию Афганистана. Это на 100 км короче, и внизу пустыня — можно на малой высоте уйти. И вот дошли до этого «выступа». Вдоль границы выхожу на трассу, это уже в 50 км от иранского города Захедан.
Радист связывается с Тегераном, называет пароль. Они думали, что АН-12 летит, дали разрешение на пролёт — 320‑й эшелон. Афёра удалась! Слава богу, диспетчер оказался не шибко бдительным. Здесь какая опасность была… Он же по локатору видит, что я иду не по трассе, а откуда‑то сбоку. Его не заинтересовало, что это за внетрассовый полёт? Во-вторых, скорость у меня больше, чем у АН-12, к тому же, на таких высотах он не летает. Это его тоже не насторожило. Летим над Ираном, связываемся с Шарджей: даём расчётное время прилёта, и просим, чтобы полиция встречала (на борту связанные охранники-талибы с их автоматами) и наше посольство.
Прилетели. Заруливаю на стоянку. Полиция уже нас ждёт. Приехали представители фирмы. Я форточку открываю (у меня борода длиннющая была) — полицейские кричат: талиб, талиб! Нет, одёргивают их, это командир — не стреляйте. Поднявшимся на борт полицейским передали оружие, и те начали бить охранников. Мы их взялись защищать. Потом был небольшой допрос, после чего нас, оборванцев, переодели в форму (брюки, белая рубашка, погоны), привезли под усиленной охраной в отель и разместили по отдельным номерам. У каждой двери полицейский — нам выйти не дают и к нам никого не пускают. Телефоны отключили.
Подъехавшего вскоре Файзулина, раз он официально являлся членом экипажа, ко мне пустили. Муниру удалось договориться с охранником, и мне разрешили позвонить домой, но при условии, что я не стану сообщать в какой стране и в каком городе нахожусь. Подключили телефон. Звоню в Тюмень, говорю: сообщите, мол, в Казань (весь мой экипаж оттуда), что мы на свободе, все живы-здоровы, ждите информацию. На следующий день нас повезли на допрос. А я наглости набрался (мне телефон забыли отключить) и снова жене звоню. Она говорит: только что по первому каналу передали (дословно): «экипаж совершил дерзкий побег при невыясненных обстоятельствах. А подготовил и выполнил побег бывший военный лётчик, второй пилот майор Хайрулин, информацию дал собственный корреспондент первого канала по Татарстану Эдуард Хайрулин». Всё стало предельно ясно.
Два мешка долларов сэкономленных для страны
Через два дня нас привезли в Абу-Даби (столица Арабских Эмиратов). Самолёт остался в Шардже. Сергей Кужугетович Шойгу пригнал свой ИЛ-62 — там журналисты, делегация… В полёте говорят: хотите посмотреть деньги, приготовленные для вашего выкупа? Я — «хочу». Идём в хвостовой отсек самолёта. Там за перегородкой справа по борту сидит мужичок, а возле него два опломбированных инкассаторских мешка стоят — «здесь два миллиона долларов, которые вы сэкономили для страны». В полёте мне говорят: «Завтра у вас будет встреча с Ельциным». Подхожу к председателю комиссии В. Н. Игнатенко, гендиректору ИТАР-ТАСС, зам. Черномырдина — «Виталий Никитич, можно нам сперва домой, все соскучились по своим семьям, а потом уже к президенту?». Не знаю, что там было, но встречи с Ельциным не случилось. В Домодедово появляются таможенники — «где доллары?». «Успеете свои доллары забрать, выпустите экипаж, командир — вперёд!». Я выхожу на трап, руки поднял в приветствии, а у самого комок к горлу подступает. Толпа журналистов. Затем пресс-конференция, банкет. Потом президент Татарстана Шаймиев прислал за нами самолёт — салон весь в цветах. Прилетаем ночью в Казань. Опять пресс-конференция, банкет.
В Тюмень попал только в начале сентября. Встречали родные и друзья. А через несколько дней был официальный торжественный приём, устроенный в Доме правительства губернатором области Леонидом Юлиановичем Рокецким. Играл военный оркестр. Ковровая дорожка на улице. Почётный караул из курсантов десантного факультета ТВВИКУ. В зале приёмов губернатор, руководители предприятий и общественных организаций. Затем банкет на Лебяжьем, который завершился под утро дома.

— Как ты провёл отпуск?
— Половину в горах.
— А вторую половину?
— В гипсе…
— Скажите, что главное в боксе?
— Шубы!
— Что?! Какие ещё шубы?!
— Шелые пеедние шубы!
«То, что хакеры обнародовали документы об употреблении допинга спортсменами США, подрывает доверие к России», — генеральный директор WADA.
На соревнованиях по парусному спорту русские взяли золото, американцы — серебро, а сомалийцы — заложников.
Боксёр жалуется врачу:
— Доктор, у меня бессонница.
— А вы считать пробовали?
— Пробовал — на счёт 9 вскакиваю…
Диктор ведёт репортаж:
— Наш спортсмен буквально уничтожил своего соперника. Правый хук, затем левый и в завершении нокаутирующий апперкот. Даааа, это конечно, безусловная победа! Но коллегия судей всё‑таки решила дисквалифицировать нашего шахматиста.
Не делаю упражнение «планка», потому что его нельзя делать, если только что поел. А я всегда только что поел.
— Не знаешь, в составе сборной на чемпионат мира поехал защитник Козлов?
— Считаешь, что их надо защищать?

Текст: Виктория Ермакова
Фото: из архива Геннадия Нечаева

За праведную драку вышибли из школы

Любят Ген Саныча и журналисты. Да и как может быть иначе? Во-первых, он — легенда. Во-вторых, обаятельный. В-третьих, его педагогический талант и педагогическое же подвижничество переоценить практически невозможно, и потому журналистская братия не жалеет для него ни строк, ни добрых слов, накрепко застолбив для своего героя звание «тюменского Макаренко». За полвека его работы с ребятнёй о Саныче написано столько, что можно издать увесистый сборник публикаций. Но всё‑таки 80 лет — ох, и красивая это цифра, трижды круглая, — серьёзный повод вновь взяться за перо. И прежде, чем это сделать, мы с Геннадием Александровичем устроились за столом и всласть поговорили. Просто так, обо всём, что ляжет на душу. Ради настроения. Без особой претензии на то, чтобы разузнать или рассказать о юбиляре что‑нибудь новенькое. Хотя… А вдруг да получится?
— Я ведь сам рос хулиганом. Моя мама Елена Андреевна Нечаева рано ушла из жизни, и мы с отцом остались вдвоём. Отец был человеком суровым: воевал, получил ранение. Как это произошло? Шёл со своим отрядом, снаряд разорвался, вокруг семь убитых, он один живой. У нас с ним случалось всякое: на рыбалку ходили вместе. Но если он начинал меня воспитывать, то брал свою цыганскую плётку в семь хвостов. А она насквозь прожигала. Я за этой плёткой долго охотился и, наконец, её размочалил. От отца, конечно, крепко получил. Но уже простым солдатским ремнём. После маминой смерти немало было женщин, которые хотели скрасить его одиночество. Он из всех выбрал Галину Ивановну, дочку военного. И эта Галина Ивановна тоже взялась меня воспитывать — всем, что под руку подвернётся. Злоупотребляла рукоприкладством. Мне это надоело, и когда она на меня в очередной раз замахнулась, я бросился на неё с ножом. Мачеха взвизгнула, отскочила и с тех пор меня не трогала. Однако в настоящие школьные хулиганы меня записали после случая в классе. Учился с нами безобидный мальчишка, немец по национальности. Его и так‑то все дразнили. А сынок завуча школы со своими дружками начал по‑настоящему над ним издеваться. Ну, и получил от меня за свои выходки, и приятели его тоже получили: драться я к тому времени уже умел. Только вот за эту драку меня вышибли из родной школы и перевели в другую — для трудных подростков. Обидно было, ведь я любил учиться и, несмотря на хулиганские замашки, ходил в числе успевающих. Думаю, это отлучение от полноценной учёбы в дальнейшем стало для меня стимулом получать новые и новые знания. До сих пор не могу остановиться: думаю, где бы ещё чему подучиться… Но тогда, конечно, своё несогласие с творящейся вокруг несправедливостью я выражал другими методами. Несколько раз сбегал из дома. Однажды меня даже сняли с поезда и отправили в детприёмник. Там я жил, пока не приехал отец. А у него, надо сказать, был авторитет и умение договариваться с людьми. Он пообщался с руководством приёмника, и меня отпустили. Даже на учёт не поставили.
Куда без РБ настоящему хулигану?
Сегодня Геннадий Александрович Нечаев — Почётный гражданин города Тюмени, ветеран МВД России, майор милиции в отставке. Уникальный педагог, известный, в том числе, за пределами Российской Федерации, автор методики «Система инструкторского роста», направленной на социализацию трудных подростков, лауреат Макареновских чтений. А начинал он с рабочих специальностей: в родном Ялуторовске учился на комбайнёра, в Исетске — на тракториста. Четырнадцатилетним пацаном устроился в совхоз «Беркут» сперва конюхом, потом был допущен до техники. Смеётся: «Вот тогда наступило моё хорошее время. И выпасы помню, и ночное… И с симпатичной девушкой познакомился: она меня, одинокого паренька, подкармливала, и я даже подумывал позвать её замуж…»
Какие бы планы молодой Геннадий ни строил в отношении своего будущего, их серьёзно поменяла армия. Со школьной скамьи изрядное место в его жизни занимали спорт и художественная самодеятельность. И когда его направили в Свердловский железнодорожный полк, эти таланты раскрылись в полной мере. Во время службы он стал чемпионом округа по самбо, поступил в Свердловский физкультурный техникум. После демобилизации работал инструктором по спорту ДСО «Урожай», подрабатывал фотографом ялуторовской газеты. Не за горами уже был его переезд в Тюмень и первый опыт работы с детьми в зимнем лагере завода Строймаш. Стояла середина задорных и дружных шестидесятых: он и его юные помощники залили тогда лёд и носились по нему с клюшками, румяные, весёлые, слегка припорошенные снегом… Шахматы и штанга, футбол и хоккей, лыжи и коньки — это любовь Ген Саныча, как говорится, навсегда. А рукопашный бой (РБ) к тому же необходимость: куда без него настоящему хулигану? И своих воспитанников он тренировал, словно к Олимпиаде готовил. Понимал: сильный и уверенный в себе человек становится мудрее и ответственнее. На занятия у Нечаева-самбиста в клубе «Динамо» собиралось сотни две, а то и три парней и девчонок — это в шесть‑то часов утра! А в конце семидесятых по линии МВД он стал первым аттестованным тренером-каратистом и вошёл в состав специальной комиссии обкома КПСС, контролирующей развитие этого вида спорта в Тюменской области. Несколько ребят, начинавших под руководством Саныча, позднее добились в каратэ высоких результатов, вплоть до российского чемпионства. И вот что значит спортивная закалка: юбиляр прямо при мне, не прекращая разговора, достаёт припрятанную в углу пудовую гирю, без особого труда перекидывает её из руки в руку. Улыбается: мой «тренажёр»! Ежедневный — утренний и вечерний.
Крепкий фундамент на всю жизнь
В 1974‑м его жизнь ещё раз круто поменялась. К этому моменту он, уже аттестованный сотрудник милиции, руководил клубом «Кижеватовец», и когда в структуре областного УВД был создан отдел воспитательной работы, Нечаева определили туда заниматься подростковыми клубами. Именно в этом году в его судьбе появился «Дзержинец» — тогда ещё прибежище отвязной тюменской молодёжи, место тусовок и ежедневных попоек. Город уже подумывал о том, чтобы разогнать злачное место, но возникла блестящая альтернатива: поставить во главе Нечаева. И вот невероятная, казалось бы, цифра: за десятилетия его руководства через «Дзержинец», базирующийся в знаменитой тюменской водонапорной башне (или просто в Башне), прошло более сорока тысяч подростков. И главная педагогическая гордость Ген Саныча: какие бы проблемные ни попадались ребята, ни одного из них он не отправил в колонию.
— У нас как предпочитали работать? Ставили подростка на учёт, а дальше простые действия: сходили, отметили, наказали. И не важно, что сломали ему судьбу. Я по этому поводу постоянно спорил с вредной начальницей инспекции по делам несовершеннолетних. А как сам с пацанами работал? Да всё так же: через спорт, через общественно-полезные дела. Конечно, первое время местное хулиганьё пыталось вызвать меня на разговор: мол, послушай, начальник, клуб — это мы, и мы пасть за него порвём. Но ведь и я умел разговор вести «по понятиям». А потом некоторые мальчишки из вчерашней шпаны стали инструкторами клуба и первейшими моими помощниками. Присягу давали у Вечного огня — а это крепкий фундамент на всю жизнь.
Есть такое выражение: гений места. Обычно так говорят о человеке, наделённом преображающей и развивающей силой, вкладывающем в решение поставленной задачи всю свою фантазию, ум и энергию. За что бы такой творец ни взялся, к чему бы ни прикоснулся, под его рукой неминуемо всё расцветает. Вот и Ген Саныч оказался таким гением. Школьники восьмидесятых, встречаясь в уличных потасовках и почувствовав знакомый почерк ведения боя, могли остановиться и задать противнику вопрос: — «В Башне занимаешься?» «Ну да…». И после этого пароля-узнавания расходились с миром, пожав друг другу руки. А наш герой не останавливался на том, что однажды уже пройдено. В начале восьмидесятых при поддержке местных властей он открыл «Центр социально-педагогической реабилитации», а попросту приют для ребятишек, оказавшихся в тяжёлой жизненной ситуации. С этой целью старшие воспитанники клуба практически собственноручно возвели пристрой к Башне, просуществовавший до 2010 года. И опять у Геннадия Александровича нашёлся неизрасходованный запас терпения и душевного тепла, чтобы помочь сотням детей, которые в надвигающемся постперестроечном лихолетье оставались без попечения и заботы родителей.
Но рубцы на сердце остались
А что же он сам? Неужели ему за всё это время ни разу не захотелось вновь крутануть свою судьбу, пусть не на сто восемьдесят градусов, так хотя бы на девяносто. Надо ли говорить, что его усиленно зазывали и в школы, и в другие молодёжные учреждения? Например, когда в селе Ембаево открывался детский дом, организованный по семейному типу, Ген Саныча там рады были видеть хоть отцом, хоть дедушкой. Перспектива казалась заманчивой, признаётся он сегодня, — всё‑таки деревенская жизнь, свежий воздух, рядом лес и футбольная площадка. И быт поспокойнее, и народу поменьше… Но решения, конечно, никакого принять не успел: взбунтовались его «дзержинцы». Для них остаться без любимого наставника было неприемлемо. Но по‑настоящему его душа дрогнула, наверное, только один раз. Бывший его ученик Александр Фатеев, выросший до помощника начальника Управления ФСБ по охране специальных президентских объектов, пригласил Геннадия Александровича в Москву.
— По его замыслу я должен был работать с ребятами призывного возраста. По всем параметрам для этого подходил: и образование есть, и спортивная подготовка, и педагогический опыт. Отвод дала медицинская комиссия: я ведь перенёс три инфаркта. Меня врачи нашего кардиоцентра буквально вытащили с того света и поставили на ноги, век буду им за это благодарен. Но рубцы на сердце остались. А мне очень хотелось на эту работу. Я там две недели прожил, увидел наши элитные войска. Какие молодые люди в них служат! Воспитанные, подтянутые, форма с иголочки! Смотрел, любовался и чувствовал гордость за свою страну. Хотя, всё, может быть, и к лучшему. Супруга Фатеева, умница, тогда же ему говорила: не стоит Нечаева отрывать от Тюмени. Как он будет жить без своей Башни-краса вицы? И действительно, Башня для меня не просто символ города. Она — Чудо, спасительница моя! Мы с ней накрепко подружились, хотя не всё в нашей жизни получалось гладко.
Несмотря на широчайшее признание, профессиональные пути Нечаева и впрямь были трудны и тернисты, отсюда и рубцы на его сердце. В середине восьмидесятых его вдруг попытались записать в антипедагоги, а созданную им систему объявить антисоветской. На «Дзержинец» обрушился шквал проверок и придирок, но городская общественность тогда дружно поднялась на его защиту. Баталии окончились поездкой в Москву: Ген Саныч выступил на президиуме Академии педагогических наук, ответил на массу вопросов. И получил вердикт, тогда, казалось бы, окончательный. Высокое собрание признало его новатором, а наработанный им опыт — заслуживающим внимательнейшего изучения и распространения. Но несколько лет спустя начались новые проблемы: с приходом девяностых клуб лишился финансирования, выделенные на реконструкцию Башни деньги «уплыли» в неизвестном направлении, а на само старинное красного кирпича здание в центре города нашлись охотники из числа нечистых на методы представителей нарождавшегося предпринимательского класса. Чем бы эта история закончилась для нашего юбиляра, кто знает, если бы многие из воспитанников «Дзержинца» к тому времени сами уже крепко не встали на ноги. На защиту знаменитого педагога поднялись журналисты, юристы, спортсмены, силовики. И вновь неравнодушные тюменцы отстояли Башню. Интересно, что в разные годы в самых тяжёлых случаях у неё, словно Бог из машины, находились серьёзные покровители. Геннадий Александрович вспоминает, что сам Виктор Иванович Муравленко, начальник «Главтюменьнефтегаза», между делом ему предложил: — «Будет трудно, заходи ко мне, попьём чайку…» Поддержка «нефтяного главнокомандующего» тогда дала Нечаеву необходимую опору. В дальнейшем большую помощь клубу оказал Союз ветеранов государственной безопасности Тюменской области, не позволивший развалить многие из здешних начинаний.
Бесконечные отчётность и «нельзя» вызывают беспокойство
Чем ещё отвечал Ген Саныч на вызовы судьбы? Новыми и новыми дипломами специалиста. Сегодня бывший клуб вырос в уважаемое в городе учреждение — «Центр внешкольной работы «Дзержинец», который возглавляет Ольга Антиевна Селиванова, учёный, педагог и тоже бывшая воспитанница Нечаева. Именно с его сотрудницами мы и попытались посчитать: а сколько всё‑таки высших образований у нашего героя? Девушки сперва уверенно ответили: пять. Но потом предупредили: а, может быть, уже шесть, только пока об этом никто не знает. Словом, я решила не гадать, а перечислить кое какие из доподлинно известных фактов: он учился в Ленинградском техникуме Госкино на отделении фотографии (гордится тем, что однажды фотографировал генсека Леонида Ильича Брежнева), окончил истфак ТГУ, поступил в Институт экономики сервиса Московского государственного университета, обучался в Международной академии лидерства (свою академию создал «по мотивам» для тюменских ребятишек и их родителей). Десять лет назад получил специальность в области web-дизайна и компьютерной графики. Освоил спортивный лечебный массаж на курсах при медицинской академии и успешно применяет его, оздоравливая воспитанников.
Заслуги Геннадия Александровича Нечаева не раз отмечены государством. Его имя можно найти в энциклопедии «Лучшие люди России». В разные годы он был награждён грамотами и дипломами ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС, комсомола, Спорткомитета СССР, ЦК ДОСААФ. Является Почётным работником МВД РФ и безупречным службистом. Редкой награды его удостоил Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II, вручив орден Святого Благоверного царевича Димитрия, Московского и Углического чудотворца за особые заслуги в попечении о детях нуждающихся, сирых и больных. Сегодня Ген Саныч, как уже говорилось выше, ушёл от административной работы. Он — один из виднейших тюменских общественников, член нескольких ветеранских организаций. И, конечно, по‑прежнему один из авторитетнейших специалистов в области педагогики.
— В последние годы я с удовольствием наблюдаю, как строится наша политика в отношении подрастающего поколения. Вижу, что в неё пришли опытные, здравомыслящие люди, умеющие и желающие работать в этой сфере. Но общество меняется, и у меня есть беспокойство в связи с некоторыми новыми тенденциями. Когда я собирал вокруг себя подростков из неблагополучных семей, главными воспитательными инструментами были труд и спорт. Помню, какие прекрасные отношения у нас сложились с директором Ембаевского совхоза. Он выделял нам поле и технику: мы убирали урожай, работали на овощехранилище. А потом кормил ребят прекрасным обедом, давал нам продукты для приюта. Этот человек относился к пацанам, как к родным детям. Не удивительно, что воспитанники клуба сами были в восторге от своих трудовых десантов. Мы и отдыхали там, и в футбол играли с местной ребятнёй. А что нам говорят сегодня? Оказывается, нельзя заставлять детей работать! Как, скажите, я должен реагировать на такие веяния? В последнее время появляется много всяческих «нельзя», кроме того, на педагогов валится бесконечная отчётность. Бумаги, бумаги, бумаги — что это, как ни новая ступень формализма? Настаивая на ней, недолго загнать себя в тупиковую позицию. Но я оптимист. Верю, что и её мы постепенно преодолеем и сделаем всё от нас зависящее, чтобы, следуя заповедям Макаренко, провести подростка по богатым дорогам жизни.

— Действительно, со справками ситуация неоднозначна. В законе такого требования не существует. Формально, если в городе нет эпидемической ситуации, допустим, по гепатиту А, взрослому для посещения бассейна бумажка с медштампиком не нужна — так написано в СанПиНе. И аквапарки придерживаются этой позиции. К тому же, клиент туда приходит разово, на один день. А справки выдаются на полгода с посылом, что человек будет планомерно принимать водные процедуры на протяжении всех шести месяцев. И в этом случае он обязан пройти обследование на гименолепидоз и энтеробиоз. Это, в первую очередь, направлено на то, чтобы обезопасить других визитёров от распространения возможной заразы.
Я ратую за то, что дополнительная консультация с врачом не помешает. Например, многим сердечникам и гипертоникам плавание противопоказано, некоторым наоборот — необходима подобная реабилитация. Тут ваш выбор как потребителя: качать права, вплоть до обращения в суд, или ничего не качать, и принять наш распорядок. А вот детям заключение педиатра нужно однозначно. Про это в СанПиНе как раз есть. Настоятельно советую такой нормой не пренебрегать.
Согласно всё тому же документу, требования к качеству воды в бассейнах предельно жёсткие — чтобы чем‑то заразиться, нужно очень постараться (неслучайно гигиенисты не настаивают на наличие справок). Воду хлорируют, облучают, всячески фильтруют. У каждого спортивного сооружения свои методы очистки. Никому из руководства не нужна вспышка инфекции среди посетителей.
Плавание — отличное средство поддерживать свою физическую и умственную работоспособность, и один из способов реально укрепить иммунитет. Поэтому, если вы регулярно ходите в бассейн, то едва ли к вам пристанет какая‑то болячка. Главное, не забывайте надевать тапочки, шапочку и не глотайте воду, когда ныряете.

Текст: Сергей Пахотин. Фото: Александр Бутц и свободные источники

Благо, дважды не отфутболили
— Мне тогда было девять лет. Балуясь с пацанами на территории заброшенной птицефабрики, я залез в открытую трансформаторную будку, где меня и шарахнуло током, проскочившим через всё тело по диагонали. Левую руку пришлось ампутировать, а правую ногу врачи с трудом отстояли. Четыре года ушло на реабилитацию, после которой нога стала потихоньку развиваться. Всё это время я был на домашнем обучении, а с седьмого класса начал ходить в школу. Втянулся в учёбу быстро. Правда, во время уроков физкультуры меня обычно сажали на «скамейку запасных». Но когда по программе выпадал футбол, я вставал и начинал играть вместе со всеми. Во внеурочное время с нами занималась Татьяна Ивановна Мажукина, специалист по соцработе с детьми-инвалидами. Она нас возила на робинзонады, на спортивные фестивали, другие мероприятия.
А в 2006 году я начал смотреть по телику футбольный чемпионат мира (он проходил в Германии), и во мне пробудился интерес к этому виду спорта. Пошёл записываться в секцию футбола, но меня конкретно отфутболили (смеётся) — «сперва пройди комиссию в диспансере». Понятно, что никто мне там допуск не даст. Стало грустно — всё, думаю, плакала карьера футболиста. Но во дворе, конечно, с пацанами мяч гонял. Потом футбол в районной спортшколе стал вести другой тренер. Он меня принял без всяких оговорок, и я два с половиной года прозанимался у него в компании со здоровыми сверстниками. Тренироваться было интересно — кроме разнообразной работы с мячом, мы выполняли много всяких укрепляющих упражнений. А ещё, после двусторонней тренировочной игры мы обеими командами бегали до племзавода «Юбилейный», что в пяти километрах от Стрехнино, где располагалась наша спортшкола. Конечно, поначалу со здоровыми ребятами бегать было трудновато, так что приходилось терпеть, но старался не отставать. А если оказывался в составе проигравшей команды, то и обратно бегом добираться приходилось. В общем, за период футбольных тренировок я проделал приличный объём беговой работы, тем самым неосознанно предопределив свою дальнейшую спортивную судьбу.

Однажды майским утром…
Осенью 2008‑го Татьяна Ивановна повезла нас на областные юниорские соревнования по лёгкой атлетике среди инвалидов. Я там занял третье место на «стометровке» с очень смешным результатом, но попал в сборную области, и зимой 2009 года нас повезли на первенство России в Краснодар, где мне пришлось выступать в беге на 800 и 1500 метров. Выступил слабенько, но попал в призёры, потому что конкуренции особой не было. Там я впервые увидел, как выступают, опекаемые своими наставниками, паралимпийцы, и у меня возникло нестерпимое желание найти тренера и заниматься бегом профессионально.
По приезде меня, медалиста, встретила счастливая Татьяна Ивановна — «Молодец!». А я ей — «Татьяна Ивановна, мне нужен тренер по лёгкой атлетике». Она без лишних вопросов — «попробую тебя познакомить с Олегом Аркадьевичем Скаморовским». В ожидании обещанного проходит март, апрель… Тогда, лишь только снег начал сходить, я взялся тренироваться (без отрыва от футбола) самостоятельно — делать ежедневные пробежки, иногда — с ускорениями. И вот однажды майским утром звонит Татьяна Ивановна (я как раз собрался на рыбалку) — «разговаривала насчёт тебя с Олегом Аркадьевичем, сказал, что посмотрит, жди, сейчас должен тебе позвонить». Вскоре он звонит — готов, мол, заниматься? На моё «конечно» прозвучало неожиданное: «Ладно, приходи… Почему завтра — сегодня». А я в этот момент у своей тёти был. От неё быстро домой до Зырянки, оттуда пулей на стадион. Там, вместе со здоровыми ребятами и девчонками занимались глухонемые воспитанники Скаморовского, в их числе и Рома Куликов, в то время уже входивший в сборную России.
Олег Аркадьевич дал мне задание — пробежать пять кругов по стадиону. Пробежал. Потом были какие‑то простенькие прыжковые упражнения. По окончании тренировки он говорит: завтра, мол, у тебя будут ноги болеть. На моё самоуверенное — «не будут, я футболом занимаюсь третий год» — только хитровато улыбнулся. Но на следующий день ноги действительно болели — нагрузка, ведь, другая. Боли продолжались и несколько последующих дней, но тренировки не пропускал. Тренер, видя, что мне приходится себя пересиливать, «успокоил»: потерпеть, мол, надо, через двадцать лет ничего болеть не будет (смеётся). Он, как я потом узнал, то же самое говорил обычно и здоровым новобранцам, только срок «полного выздоровления» назывался вдвое короче.
Не в моём характере уступать
Вскоре Олег Аркадьевич, оставив нам рукописные индивидуальные планы тренировок, отправился с Ромой Куликовым на продолжительные сборы к стартующей в сентябре на Тайване Сурдолимпиаде. Всё это время я усердно занимался, добросовестно выполняя тренерские задания.
— А тебе когда‑нибудь случалось сожалеть о том, что втянулся в этот безостановочный процесс постоянного преодоления себя?
— Нет. Я чувствовал, что становлюсь физически сильнее, и это меня мотивировало. Конечно, бывали такие тренировки, после которых хотелось одного: скорее добраться до дома и рухнуть на кровать. Но назавтра снова приходишь на стадион с готовностью пахать.
— Как родители реагировали на всё это: жалели, отговаривали, чтобы «не мучал себя», предлагали заняться чем‑то более щадящим?
— В моём понимании, самый правильный родительский подход — не мешать ребёнку, если он чем‑то увлечён, не навязывать что‑то своё, более, по их разумению, щадящее, а заинтересованно наблюдать, подбадривать, поощрять… В нашей семье так и было.
— С упомянутых тобою Сурдолимпийских игр Куликов вернулся медалистом. Он, наверное, стал твоим кумиром?
— Рома стал для меня примером. Возможность конкурировать с ним хотя бы на разминке меня мотивировала. А его, похоже, напрягала (смеётся). Скажем, возьмёшься за ним вплотную бежать, он начинает постепенно уходить в отрыв, а ты за ним тянешься, пыхтишь… Наконец, у тебя «бензин» заканчивается, а Рома продолжает бежать в своём темпе. На сборах у нас с ним не раз возникало мирное противостояние. Помню, как‑то смотрим телевизор, а поскольку Рома всё равно не слышит, я пытаюсь переключить на тот канал, какой мне надо, а он подходит и выдёргивает шнур из розетки. Я ему жестами — ты, мол, чего тут раскомандовался, давай включай. Он берёт этот телевизор и на шкаф запихивает. Я снимаю его оттуда, ставлю на место и включаю «свою» программу — не в моём характере уступать.
— С бразильцем в финале это очень убедительно проявилось…
— Там ещё и мотивация была — проигрыш ему в полуфинале. Вообще, мне хорошую «пощёчину» влепил 2019 год. Как известно, нас не пустили на Паралимпиаду в Рио-де-Жанейро, потом мы пропустили чемпионат мира, чемпионат Европы, и выступали только на внутрироссийских соревнованиях. И вот после трёхлетнего локаута нас привозят на чемпионат мира, где я остаюсь без медали, проиграв бронзовому призёру четыре сотые секунды. Злой на себя, сразу же по приезде домой начал самостоятельно бегать. Мне даже наставник не был нужен — хотелось просто выбегаться. Потом мы с тренером, проанализировав ситуацию, отправились на сборы. Стартовала подготовка к Играм-2020. Тот год начался с зимнего чемпионата России, на котором я улучшил свой личный рекорд. А потом грянула пандемия.
С женой познакомила «Дружба»
— Знаю, тебя не брали в сборную России из‑за отсутствия стартов международного уровня…
— Действительно, чтобы попасть в сборную страны, нужно было проявить себя на международных соревнованиях. А за границу мы не ездили, пока нам не помог Юрий Константинович Шафраник со своим Фондом «Наш выбор — Малая Родина». Он поверил в нас, потому что у Олега Аркадьевича уже были успешные воспитанники. Первая спонсированная им заграничная поездка состоялась в 2013 году — мы отправились на Всемирные игры в Голландию. Они проходили уже после основного старта сезона — чемпионата мира, и на них, конечно же, выступали далеко не все сильнейшие спортсмены. Но эти Игры считаются весьма престижными соревнованиями, уступающими по своей значимости только Паралимпиадам и мировым чемпионатам. В Голландии я стал серебряным призёром в беге на 100 метров. Тогда меня заметили, а в 2014‑ом в самый последний момент включили в состав сборной для поездки на чемпионат Европы. Там я сперва стал третьим на «стометровке», а затем выиграл финальный забег на 200 метров, опередив чемпиона Лондонской Паралимпиады. Годом позже завоевал «серебро» чемпионата мира в беге на 100 и 200 метров и «бронзу» в эстафете, и рассчитывал попасть на Игры в Рио.
— К тому времени, знаю, ты уже был женат. Олег Аркадьевич мне при недавней встрече нашептал, что со своей будущей женой ты познакомился на тренировке.
— Да, в 2012 году. Отец привозил её в лагерь «Дружба», и она там бегала с нами кроссы. Потом на собственной машине приезжала тренироваться. Пару лет, наверное, пробегали с ней, здоровой девчонкой (она на три года моложе меня) в нашей компании. И однажды после очередной тренировки Анна (по паспорту она Аниса) предложила: давай, мол, до дома тебя подвезу. Всю зиму подвозила, а летом начали встречаться. Потом поженились. Чем Аня меня зацепила? Не знаю. Наверное, своим строптивым характером — укрощать, порой, приходится (смеётся). А ей сразу понравилось, что я не подкаблучник. Так и живём-пожиаем. Сыну Оскару уже шесть лет. А дочери Таире, пока я «воевал» в Токио, шесть месяцев исполнилось — дитя пандемии (улыбается). Кстати, когда Оскару было столько же, я стал серебряным призёром дебютного для меня чемпионата мира.
А весь мир безмолвствовал
— Антон, а как к вам, россиянам, относились на токийских Играх иноземные соперники, журналисты?
— Русофобия, конечно, присутствовала. За событиями на Паралимпиаде мы следили через всякие сайты, так нас там очень мало показывали — на них пиарили в основном иностранцев с их достижениями. Правда, меня пиарщики «замолчать» не решились, потому что рекорд мира в таком конкурентно-способном классе — всегда притягательное зрелище. Так что, все мои эмоциональные жесты обильно постились (смеётся).
— А бразилец, у которого ты вырвал победу, волком на тебя не смотрел?
— Нет. Волком смотрел датчанин, который выиграл у нас с ним чемпионат мира, а здесь, в Токио стал четвёртым. Ребята же — призёры, что Родригес, что немец Леон, финишировавший третьим (на чемпионате мира он завоевал «серебро»), искренне радовались моей победе и поздравляли с мировым рекордом. Вообще, иностранные соперники всегда уважительно к нам относились. Пик их дружелюбия пришёлся на 2016 год. Помню, на чемпионате Европы, последнем нашем международном старте, мы там со всеми фоткались, друг друга поздравляли, договаривались увидеться в Рио… А потом… мы исчезли. Меня немножко обидело отношение спортсменов к недопуску нас на Игры в Рио-де-Жанейро — все промолчали. А ведь нас, действительно, ни за что взяли и отстранили от Паралимпиады. Причём, поступили довольно подло, отстранив буквально за месяц до её открытия, и уже не оставалось времени, чтобы это решение опротестовать.
— Персональной поддержки от иностранных соперников не получал?
— Меня поддержал только один спортсмен — тот самый паралимпийский чемпион Ричард Уайтхед, британец, у которого я выиграл в 2014 году борьбу за «золото» на чемпионате Европы. Тогда, перед Рио он мне написал: это, мол, ужас, что с вами вытворяют! А ещё скидывал аудиозапись, где на журналистский вопрос о том, поддерживает он решение об отстранении российской сборной от Паралимпиады или нет, он заявил, что, конечно же, не поддерживает, и считает, что россиян отстранили ни за что. А весь мир безмолвствовал. Наши соперники разыграли между собой в Рио все медали и были счастливы: оказывается, без России выступать круто! Я тогда просто разочаровался во всём паралимпийском движении.
До Парижа спортивную карьеру завершать не намерен
Это чувство обострилось в 2019 году — на чемпионате мира я ощущал себя не в своей тарелке. Столько лет безвылазно соревноваться в отсутствии конкуренции с зарубежными спортсменами, и при первой же встрече видеть, что твоему появлению на чемпионате не очень‑то рады. Тогда, между прочим, вся команда сильно «провалилась» — многие из фаворитов не смогли получить паралимпийские лицензии, оставшись за пределами первой четвёрки. Кстати, на этих Играх мы с Ричардом хорошо пообщались. В Токио он выступал уже в другом классе, и, вроде бы, собирается завершать свою спортивную карьеру.
— А как складывались отношения с украинскими спортсменами?
— Особого напряга не было. Но они не хотели по возвращении в свою страну иметь проблем. Мы хорошо понимали это, и старались парней не подставлять. СМИ немного раздули эпизод с отказом украинского медалиста фотографироваться на наградном пьедестале вместе с нашими спортсменами, завоевавшими «золото» и «серебро». Он сразу сказал в подтрибунном помещении, что я, мол, ребята, не буду фотографироваться на награждении, потому что у меня возникнут проблемы, если хотите, могу с вами здесь сфоткаться.
— Какие теперь у тебя планы?
— До Парижа завершать свою спортивную карьеру не намерен. Уж слишком велико желание выступать на Паралимпиаде под российским флагом, и слышать в честь наших побед государственный гимн. Помню, когда в 2014 году я выиграл чемпионат Европы и, стоя на верхней ступени пьедестала, слушал гимн России, то невольно прослезился. Звучавшая же в Токио музыка Чайковского такого воздействия на меня не произвела. Но мы привезли на Игры сильную команду, и бились за медали во имя России. И наши соперники хорошо знали, с кем имеют дело.

Текст: Борис Михайлов. Фото: свободные источники

Паралимпийская сборная России, пропустившая Игры-2016 в Рио де Жанейро из‑за надуманных антидопинговых санкций, доказала, что дух её отважных гвардейцев не сломлен, и она по‑прежнему остаётся в авангарде мирового спорта. В Токио нашими мужественными атлетами было завоёвано 36 золотых, 33 серебряных и 49 бронзовых наград.

Хотя, как уверяли ответственные чиновники ПКР, никаких конкретных медальных планов нашей паралимпийской сборной не ставилось, по общему количеству завоёванных наград она превзошла результат Лондонских Игр- 2012. В общекомандном зачёте мы претендовали на третье место, и занимали его до последнего соревновательного дня, опережая на одно «золото» команду США. Однако под занавес Игр нам не повезло: на две награды высшей пробы, завоёванных американцами, мы ответили одной.
Жаль, что из паралимпийской программы исчез в этот раз футбол, который принёс нам девять лет назад «золото» Лондонских Игр. Зато в Токио впервые были добыты золотые награды в велоспорте и фехтовании. Очень приятно, что одну из 36 медалей высшей пробы завоевал ишимский легкоатлет Антон Прохоров — наш земляк выиграл бег на 100 метров, обновив мировой рекорд. Интервью с ним — на следующей странице.

Записал: Сергей Надеждин. Фото: из архива Владимира Гороховцева

«Курс молодого бойца» от супер-пилота
— Меня с детства тянуло к технике, видимо, сказывались отцовские гены — он всю жизнь водителем проработал на «скорой». Недалеко от нашего дома была мастерская, где собирали картинги, на которых гоняли только успешные лихие ребята. Им нужны были помощники, и мы, школьники, крутили гайки, разбирали и мыли двигатели. Работа чёрная, трудоёмкая, но почётная (улыбается), и дававшая определённый опыт. В студенчестве, подрабатывая на станции техобслуживания, начал разбираться в двигателях. Потом прошёл «малярку», то есть, кузовные работы — научился не только сваривать, но и выправлять детали, плюс шпаклевать, красить… Ещё ходил на автодром, когда там проходили гонки на «Волгах» на выживание.
А где‑то лет пять-семь назад начал активно болеть за друга, который занимался автоспортом. Собственно, он меня к этому делу и приобщил. Сперва, типа — поехали на автогонки, поболеем… Ходили, болели. Потом стал ходить на соревнования с его участием. А затем решил попробовать сам. И, слава богу, всё получилось. Первая машина у меня была арендная, потом я собрал свою — «восьмёрку». На ней и начал здить, тренироваться, участвовать в соревнованиях — сперва в областных, потом на первенстве УрФО. А затем, поднаторев в мастерстве, начал принимать участие и в чемпионатах страны, выступать на этапах Кубка России — в Курске, Воронеже, Казани, Ростове, Тюмени…
Соревновался и на автодроме в Упорово, отметившем нынче своё 15‑летие. Трассу построил Сергей Спиридонов, который, будучи главой района, активно развивал автоспорт. Жаль, что этот мужественный, ответственный, патриотичный человек рано ушёл из жизни — Сергей Николаевич вместе с сыном (парнишка был успешным картингистом) погиб в автокатастрофе. Кстати, это он привёл моего друга в автоспорт. Сегодня на упоровской трассе вот уже десять лет кряду мы проводим ежегодную гонку мастеров памяти Сергея Спиридонова, которую традиционно поддерживает Николай Сергеевич Тришкин, его хороший друг. На неё приезжают пилоты со всей страны. В качестве главного приза мы выставляем автомобиль. За второе место вручаем какой‑нибудь телевизор, за третье — пылесос или микроволновку. Это мы всё за собственные деньги организуем. Неравнодушных к автоспорту людей, участвующих в спонсировании гонки, немало. В числе самых активных — генеральный директор «Мостостроя-11» Николай Александрович Руссу, депутат областной Думы Владимир Ильич Ульянов, генеральный директор АО «Транснефть — Сибирь» Виктор Александрович Бронников…
Горжусь, что моим тренером является Алексей Свалов. Многократный чемпион страны по автокроссу, он и на картингах гонял, и в ралли-кроссе, в котором до сих пор выступает в составе руководимой им свердловской команды. В своё время Алексей работал тренером в детской спортивной школе в Верхней Пышме, где до сих пор живёт. А познакомились мы с ним в Екатеринбурге на соревнованиях — он как раз участвовал в гонке, как пилот. Меня тогда впечатлила его гоночная машина — вся блестит, сияет, как новенькая, и ни одной вмятинки, как будто только что с автосалона доставлена! Такой же она выглядела и после победного финиша! Конечно же, я был в восторге от его пилотирования — грамотного и эффектного одновременно. Там, в Екатеринбурге, после полезного обстоятельного разговора я записался к нему на курсы и добросовестно прошёл «курс молодого бойца» (улыбается).
На гоночной трассе друзей не бывает
В 2015 году под чутким руководством своего наставника я проехал все этапы Кубка России, стал бронзовым призёром чемпионата страны и выполнил норматив мастера спорта. Конечно, радость была неописуемая, ведь, на такие турниры съезжаются достойные гонщики со всей страны. Мы постоянно соревнуемся в разных городах, хорошо друг друга знаем, нас связывают дружеские отношения. Но на гоночной трассе друзей не бывает, потому что перед каждым стоит одна и та же задача — выиграть. По всей стране наберётся около сотни спортсменов, участвующих в гонках. И попасть в первую десятку — это уже здорово. А когда попадаешь в призовую тройку — это супер! Конечно же, элемент везения при этом присутствует, как без этого. Но оно не из разряда «лотерейных». В гонке, чтобы тебе повезло, необходимо проделать ответственную трудоёмкую работу. Только тогда придут составляющие успеха: практические навыки, хорошо и правильно подготовленная машина. Но прежде — работа над ошибками после каждого турнира. Ну и настрой на победу, без него — никуда.
Я сейчас начал параллельно заниматься дисциплиной ралли-кросс. Выступал на своём «Логане» в Казани, Грозном, Рязани… К сожалению, не получилось в июне съездить на престижную гонку в Питер. Она проходила на автодроме «Игора Драйв» (он в топе мировых), это рядом с северной столицей, там я ещё не катался. Мои результаты в ралли-кроссе пока слабенькие: попадаю пятым-седьмым финалистом, не более того. Но лиха беда начало. Думаю, придёт время, и в этой дисциплине домчусь до призового подиума. А для этого необходимо трудиться до седьмого пота и набираться соревновательного опыта. Я к этому готов.

Доживём и до ралли-рейдов, и до дрифта
Готов работать и на развитие тюменского автоспорта, вовлекая в него как можно больше молодёжи. Задел есть. В этом году нам, совместно с городской администрацией, областным правительством и региональной федерацией автоспорта, возглавляемой Владимиром Соколовым, удалось построить новую трассу в Антипино. В мае провели там свои соревнования. Тяжеловато было ездить — жара, пыль столбом… После этого хорошенько с ней поработали — укатали, выборку сделали, пролили… И уже в июне провели на ней чемпионат России по автогонкам. Кроме нас новую трассу тестировали пилоты из Свердловской, Омской, Рязанской областей, Красноярского края, а также Москвы и Сочи. И все говорили, что ездить по ней было приятно. Такая оценка гостей — не дань вежливости. Проверено на себе — мне удалось одержать победу в классе «Супер-1600». Будем эту трассу совершенствовать и проводить на ней не только летние соревнования, но и зимние. Надеюсь, со временем нам удастся совместными усилиями сделать её одной из лучших для соревнований в кроссе. Потом, если подтянем спонсоров, мы и для ралли-рейдов её приспособим, и для картинга. Да и для набирающего популярность дрифта, признанного не так давно министерством спорта России спортивной дисциплиной. Очень зрелищная гонка с использованием управляемого заноса на максимально возможной для удержания на трассе скорости прохождения поворотов. Словом, много технических видов спорта можно будет завести на одну площадку.
Напомню, что у нас имеется приличная трасса и близ села Кулаково — «Силкин Лог», где мы на протяжении многих лет принимаем соревнования различного уровня. Вот и нынче, вскоре после проведённого в Антипино чемпионата страны, там прошли два этапа Кубка России по автоспорту. В кроссовой дисциплине на грузовиках и на уазиках соревновались сильнейшие пилоты из Москвы, Рязани, Кургана, Режа, Ульяновска, Читы, Тольятти и Тюмени. На озере Алебашево проводим зимние гонки — трек. Там же, совместно с ГИБДД организуем автогонки с участием МЧС, Росгвардии, спортсменов… Молодёжь туда подтягиваем. Вы заметили, что сегодня в Тюмени редко встретишь гоняющих по вечерним улицам лихачей. Теперь они «адреналинят» на наших оборудованных трассах, получая навыки вождения и приобщаясь к экстремальному спорту.
Поспешный маневр обернулся «тройным тулупом»
Автогонка — чистейший экстрим. Залог успеха в ней — это, прежде всего, технически подготовленная машина. Она должна быть оборудована каркасом безопасности, системой пожаротушения, специальным анатомическим креслом и пятиточечными ремнями. Но решающую роль в успехе играет, безусловно, опыт. Мастерство водителя проявляется в умении чётко, быстро, качественно проехать трассу с соблюдением всех требований и правил. Не скрою, порой по ходу гонки даже биться приходится. Но это не какие‑то осознанные жёсткие удары, скорее, это лёгкая притирка к сопернику, чтобы маленько его отодвинуть (улыбается) — не более того.
Пройдя в автоспорте путь от новичка до мастера спорта, я ни разу не перевернулся. Хотя… Однажды меня всё‑таки угораздило попасть в переделку. Это было два года назад. На финальном этапе Кубка России в Первоуральске я шёл вторым, но возможность обойти лидера была. А быть первым на подиуме — это мечта каждого честолюбивого гонщика. Так вот, в ходе решающего маневра, я маленько поторопился. Какие‑то доли секунды и всё — я взлетаю! Сразу руль отпускаю, переворачиваюсь в воздухе (этакий «тройной тулуп»), и кабиной приземляюсь! Всё, слава богу, обошлось, потому что машина правильно оборудована для экстремальной гонки. Это и омологированный, прошедший сертификацию каркас, и специальное карбоновое сиденье, тоже омологированное, и пятиточечные ремни безопасности (их нужно затягивать так, чтобы тебя предельно плотно прижимало к сиденью), и система пожаротушения. Плюс — надёжная экипировка (она не горит). Есть и много всяких тонкостей, которые всегда необходимо учитывать перед гонкой, иначе могут быть тяжёлые последствия. Кто относится к этому беспардонно, тот получает в критической ситуации тяжёлые травмы. Я же не приучен надеяться на авось, и мне воздалось. Но машину пришлось капитально ремонтировать.

Записал: Павел Сергеев
Фото: из архива Юлии Каплиной

— Мы знали, что из‑за ограничений, связанных с пандемией, заселяться в олимпийскую деревню можно было только за неделю до старта. А ещё, что тренироваться на соревновательном скалодроме будет нельзя — только на эталонной трассе высотой десять метров. Почему не сделали тренировочную стену 15‑метровой высоты, как и соревновательную, не понятно. А когда до Игр оставалось чуть меньше месяца (мы находились в Европе), нам сказали, что можно будет тренироваться на соревновательном скалодроме. Сразу же, как только объявили «новость», я позвонила Сергею Сергеевичу. Обсудили ситуацию. Потом позвонила Игорю Гусаку, который занимался организационными вопросами и сказала, что мы с Сергеем Сергеевичем решили — я буду заселятся в олимпийскую деревню, как только можно будет туда заехать, то есть 27 июля. Хотелось до старта успеть хоть несколько тренировок провести на соревновательном скалодроме, тем более, такой стенки у нас в России нет. Но, как сказали Гусаку в ОКР, из‑за ковидных правил план нашего пребывания был отправлен в Японию, как положено, за месяц, и поменять его уже было невозможно. Я могла лететь в Токио только первого августа.
Мы прилетели с командой в Токио вечером. Игорь Гусак, который был с нами, информирует (положение о старте как раз пришло), что опробования трассы не будет. Такого быть не должно — любое официальное соревнование в обязательном порядке предполагает опробование трассы, а уж Олимпийские игры — тем более. Обещал уточнить эту информацию «завтра на мандатной комиссии». Уточнил — «опробования не будет». Причина — «это займёт много времени», и что у спортсменов была возможность до первого числа тренироваться на скалодроме.
Я очень переживала. Меня, конечно, успокаивали — всё, мол, будет хорошо. И мы приняли решение, что вместо отдыха я опробую трассу хотя бы на 10‑метровом разминочном скалодроме, чтобы хоть как‑то адаптироваться. Провела тренировку, всё было неплохо, но это не 15‑метровая стенка. И в соревновательный день мне впервые в своей карьере пришлось выходить на трассу, которую я ни разу даже не видела.
А ещё, буквально за неделю до отъезда, мы узнали, что на соревновательной трассе часть зацепок будут чёрными. Об этом тоже не предупреждали заранее. Это были специальные электронные зацепки, которые фиксировали время касания и ухода, чтобы составлять график. Первый забег (по левой трассе) я провела достаточно скованно, потому что без опробования, без просмотра, и допустила небольшую ошибку, показав, по‑моему, четвёртый результат. Настроилась во втором забеге выдать по максимуму. И у меня получилось, в принципе, всё… Кроме последнего шага на финише. После касания чёрной зацепки, нога сорвалась. Я пыталась зацепиться, чтобы финишировать, но… Такая ошибка, на самом деле, не типичная — уход ноги с зацепки. С чем это связано, трудно сказать. Может на чёрной зацепке немного отличается трение, хотя, в принципе, они должны быть идентичными. Я понимала, что уже не попадаю в финал, но продолжала выступать в двух оставшихся дисциплинах по максимуму. В итоге заняла только 17‑е место. В скорости выиграла полячка Александра Мирослав, а в многоборье — словенка Янья Гарнбрет, с которой мы давно и хорошо знакомы. Я за неё болела и очень рада была её победе. На последних этапах Кубка мира в лазании на скорость она выступала — готовилась к Играм. Попадала в шестнадцать лучших, что очень неплохо для специалиста в трудности, боулдеринге и многоборье. В Париже будет отдельно скоростное лазание и двоеборье (трудность и боулдеринг). У нас в России и в мире, тем более, много хороших скоростников, так что получить олимпийскую лицензию будет непросто. Но я постараюсь.
P. S.
«Юля права, получить олимпийскую лицензию будет непросто, — заметил Сергей Сергеев, выслушав отчёт о встрече с его звёздной воспитанницей. — Но побороться за неё по силам и другим моим «гвардейцам». Вон они, все здесь, на тренировке, — кивает на стену скалодрома, — Сергей Рукин, Ваня Земляков, Катя Баращук, Саша Шилов, Петя Земляков, Саша Шиков, Слава Деулин… Да и наши титулованные Саша Кокорин и Маша Красавина тоже настроены решительно».

— Моя дочь Анна занималась волейболом у авторитетного детского тренера Ольги Юрьевны Еськиной, которая помимо
спортивной закалки заложила совместно с семьёй и школой основы ответственности, принципиальности, честности, всего того, что так пригодилось ей в самостоятельной жизни. А с Игорем судьба свела её…в поезде. Предыстория такова. После участия в спартакиаде школьников по волейболу Аня возвращалась из Челябинска, где оба защищали цвета своих городов. Путь домой лежал неблизкий, свободного времени в избытке… Молодые тюменские волейболисты были знакомы с земляками из Сургута и к обсуждению недавних баталий   присоединились девчата. Аня и Игорь были капитанами своих дружин и, естественно, основными участниками дебатов.
Судьбоносная для обоих спартакиада проходила весной, а летом Аня снова отправилась в Челябинск. Там, на родине легенды мирового волейбола Екатерины Гамовой она (не без участия Ольги Юрьевны) с класса, наверное, девятого проводила сборы с национальной командой в известном спортивном интернате. А Игорь в 17 лет дебютировал в российской суперлиге за «ЗСК Газпром». Будучи как‑то проездом в Екатеринбурге, я специально сходил на проходившую там календарную встречу хозяев с командой из Сургута, чтобы увидеть Игоря в деле. Как профессиональный любитель волейбола со стажем (улыбается), по достоинству оценил тогда игру молодого связующего.
Долгое время влюблённые дети поддерживали завязавшиеся отношения (в основном, дистанционно), особо не посвящая меня в свои планы. А в один прекрасный день заслали сватов, и родители Игоря приехали ко мне. За разговорами познакомились поближе. Как выяснилось, глава семейства, Андрей, играл в своё время в суперлиге. На площадку он выходил под тринадцатым номером, и понятно почему — 13 апреля родился его первенец, будущий олимпиец. У Андрея были достижения и в чемпионате страны, и в ветеранском спорте, а по завершении волейбольной карьеры он ударно трудился на спортивном поприще, став заслуженным тренером России. Мама Игоря — Алла (тоже волейболистка, заслуженный тренер,) многие годы была основным тренером сына, а к отцу он попал, когда начал играть в «ЗСК Газпром». Замечу, что в этой дружной семейной команде волейболистов, в которой теперь состоит и моя дочь, подрастает ещё один классный игрок. Шестнадцатилетняя Вика, младшая сестра Игоря — перспективная связующая, в составе юношеской сборной она становилась чемпионкой Европы, а месяц назад выиграла золотые медали первенства мира U-18 и вошла в символическую сборную.
С высоты сегодняшнего жизненного опыта скажу не лукавя: за судьбу дочери я спокоен. Игорь — надёжный парень с чистой душой и добрым сердцем. В их семье, отметившей нынче своё десятилетие, растут две прелестные девочки, обеих Игорь безумно любит и очень скучает во время долгих разлук. А их впереди не счесть, поскольку мой зять, как мне кажется, всерьёз нацелен на свою третью Олимпиаду. Для него примером является Сергей Тетюхин — со своим кумиром он провёл сезон в Белгороде, не раз играл на международных турнирах, и даже успел сыграть на олимпийском в Рио, во время которого жил с Сергеем в одном номере. Сейчас Игорь играет под двумя номерами: за клуб — под 4‑м, за сборную — под 24‑м. Номера выбраны не случайно: 4‑го числа день рождения старшей дочери, 24‑го — младшей.
Сложно сказать, чем Игорь, имеющий высшее физкультурное образование, займётся после завершения своей спортивной карьеры — возможно семье снова придётся кочевать по стране. Зато уверен на все сто, что Аня, как декабристка, пойдёт за мужем куда угодно. Выпускница нефтегазового университета, всецело посвятившая себя семье, воспитанию детей, она всегда готова к переменам. Собственно, жизнь дочери и Игоря после женитьбы — бесконечное «свадебное путешествие». За это время они успели «отметиться» в Сургуте, Белгороде, Казани, Кемерове. Сейчас дружное семейство обустроилось в Питере. Хотя дети подросли (старшая дочь пошла нынче в первый класс, младшая ходит в садик), хлопот с ними хватает. Так что Аня по‑прежнему в хорошей физической форме.